Осторожно, писатели! [сборник] - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Елена Мищенко, г. Горловка, Украина
О телефон, ты — мир!
Новостройка 90‑ых. В моей квартире вчера подключили телефон.
Утро. Жду звонка от подруги, нетерпеливо поглядывая на новенький зелёный аппарат. Наконец раздаётся долгожданный сигнал. Хватаю трубку:
— Алло! Танька, ты?
В ответ требовательный мужской голос:
— Это секс по телефону?
От неожиданности теряю дар речи, но быстро нахожусь и резко отвечаю:
— Нет, по барабану!
На том конце провода — обиженно:
— Не оригинально. А вы не…
Не дослушав, кладу трубку, но через пять минут снова звонят. Надеюсь, что на этот раз звонит Танька.
— Слушаю, подружка!
Но в трубке тот же мужской голос:
— Это секс по телефону?
Я медленно закипаю.
— О, да вы не только сексуально озабоченный, но ещё и склеротик.
Не успеваю сделать и шага, как снова трезвонит телефон. Хватаю трубку и раздражённо ору:
— Козёл! Ты всё ещё хочешь заниматься сексом?
В трубке растерянно:
— Алё! Это из ЖЕКа. Я по поводу крана… (вкрадчиво) но если у вас проблемы другого плана, так я могу помочь.
— Краны чини!
Звонок через час. В надежде, что это всё‑таки соизволила позвонить Танька, беру трубку. «Ну, — думаю, — сейчас я тебя разыграю!»
— Слушаю вас, — говорю, зажав пальцами нос.
Но мне в ухо гневно визжит незнакомый женский голос:
— Это квартира Ивановых?
Не отнимая пальцев от носа, ехидно отвечаю:
— Нет, Сидоровых!
— Всё равно! Успокойте своих детей! Они орут у меня под окнами!
— У меня нет детей! — парирую в трубку.
— Всё равно — успокойте! (с любопытством) А почему у вас нет детей?
К вечеру понимаю, что Танька уже не позвонит, иду на кухню, завариваю крепкий чай, но спокойно выпить не получается: из прихожей раздаётся звонок. Я начинаю ненавидеть этот зелёный аппарат. Плетусь к телефону, поднимаю трубку, но сказать ничего не успеваю. Оттуда скороговоркой:
— Слушай, Машка, давай завтра смотаемся с уроков и пойдём смотреть «Эммануэль»!
— Я не Машка, — зло шиплю незнакомому кавалеру.
В трубке испуганно:
— А кто?
— Дубровский!
— Ты чё гонишь? Какой ещё Бобровский?
— Идиот! Классику читать надо!
Когда я окончательно поняла, что звонка от любимой подруги так и не дождусь, то после очередного назойливого дребезжания устало роняю:
— Дурдом у аппарата.
И в ответ слышу радостный возглас:
— Ой, ну наконец‑то мы к вам дозвонились! У нас тут буйный. Пришлите бригаду!
— Обязательно, — отвечаю на полном серьёзе. — Куда?
— Записывайте адрес.
— Пишу. Диктуйте!
Леонид Олютин, г. Соликамск
Хождение по внукам
Проводили мою подружку на пенсию, а она, неразумная, через три месяца в цех вернулась.
— Зачем ты, Танюша, на работу вышла? — спросила я. — Разве тебе пенсии не хватает?
— Не в пенсии дело, — ответила она мне, — не могу жить без трудового коллектива.
«Ну, нет, — думаю, — я‑то найду чем себя занять. Поработала, хватит! Пора и отдохнуть!»
И вот настал долгожданный день. Проводили меня на пенсию. Сижу дома, книжки читаю, телевизор смотрю. За этим и застала меня старшая дочь Валя.
— Ну что ты, мама, скучаешь? — говорит она мне. — Для этого разве на пенсию вышла? Пойдём к нам — у нас отдохнёшь.
У Вали двое ребятишек. Как увидели меня, на шею кинулись.
— Здравствуй, бабуля, — кричат, — теперь мы в садик не пойдём — с тобой дома будем сидеть. С нами не соскучишься.
Действительно, скучно не было. Две недели без выходных с ребятишками сидела. Стиркой, уборкой, варкой занималась.
По окончании второй недели смотрю: моя средненькая бежит, Вера.
— Хватит, — заявляет, — у Вали гостить. Идём к нам. У нас отдохнёшь.
Пошла отдыхать к Вере: у неё тоже двое детей, — тоже в детский сад не ходят, — у них там карантин.
Ну что поделаешь? Я человек привычный. Встаю рано. Завтрак сготовлю, самих на работу провожу. Побелкой занялась. За две недели всю квартиру одна выбелила.
По окончании второй недели младшенький мой бежит, Николка.
— Ну что же ты, мама, — упрекает. — Или я тебе не родной сын? У меня тоже квартира три года не белена, уже тараканы завелись.
Делать нечего, пошла. Ладно, у Николки только один мальчик, и тот большой, в первый класс ходит. Занялась я побелкой, а внучек и говорит:
— Как хорошо, бабушка, что ты у нас живёшь! Вчера учительница велела кого‑нибудь из родителей в школу привести. Вот ты и пойдёшь.
— Да я же не родитель, — отвечаю. — Папу или маму зови.
— Родитель, родитель! — не отстаёт внучек. — А папа с мамой в школу не пойдут — им стыдно за меня учительнице в глаза смотреть.
Пришлось идти с внуком в школу.
Долго стыдила меня учительница за то, что я не могу воспитать единственного внука, который с первого класса лоботрясничает.
За побелкой, за стиркой, приготовлением уроков с внуком пробежало ещё две недели. А там опять Валя бежит.
— Хватит, — говорит, — мама, гостить у Николая, пошли к нам.
— Доченька, — отвечаю, — ты уж прости меня неразумную. Решила я с понедельника на работу идти. Хватит отдыхать. Заскучала я что‑то без родного трудового коллектива.
Евгения Пьянова, г. Ростов‑на‑Дону
Психотерапевт
Когда я вылила в тарелку с борщом полбутылки подсолнечного масла, а варёное яйцо отправила в шкаф с кухонной посудой, потратив после этого полчаса на отчаянные поиски, я решила, что моя патологическая рассеянность становится неприличной, и отправилась к психотерапевту, причислив к визиту все свои бесчисленные страхи и фобии.
Я шла на Страшный Суд в стиле а‑ля Пресняков: ноль косметики, бесформенные капри, майка в сетку, патлы свободные. В общем, ничего лишнего — только душа.
По дороге я обдумывала речь. «Надо сообщить ему про боязнь темноты в моём возрасте, — думала я, — и про то, как однажды в поезде, мило болтая с попутчицей, я приняла её сапог в дальнем углу за упавшую сумочку, быстро стряхнула с него пыль и чуть не положила на столик, где уже красовалась холодная курица… Нет, у меня, конечно, есть близорукость, но не до такой же степени… И непременно рассказать про свои бесчисленные «проехала остановку и обнаружила у себя новую неизвестную болезнь…»
Я сидела в коридоре с дрожащими коленками и, когда подошла очередь, вырубила плеер, ворвалась в кабинет и сказала:
— Вы знаете, со мной что‑то не то, я…
Человек в очках с рыжими бакенбардами устало отодвинул какие‑то бумаги на столе. Он взял портфель, открыл его, достал носовой платок, вытер пот со лба, убрал платок, поднял на меня грустные глаза и молвил:
— Извините, здесь не убрано…
— Ничего!
— Я сейчас без медсестры…
— Ничего.
— Поэтому вот так…
— Ничего…
Он продолжал печально смотреть на меня.
— Вы садитесь.
— Я опасаюсь шизы от нервной перегрузки, — с жаром сказала я и села.
Он вопросительно смотрел на меня.
Я растерялась и поняла, что надо срочно что‑то делать, и начала лепетать про страхи, яйцо, борщ и сапоги в поезде. Закончив с надеждой:
— А может, это такая форма депрессии?
— Что — ничего не радует?
— Ну почему же ничего? — возмутилась я. — Люди радуют!
— Люди? — воскликнул он.
— Конечно! Столько на свете чудесных людей, я бы давно пропала, если бы не…
— Где это вы видели чудесных людей? — он наконец оживился, что‑то похожее на улыбку проскользнуло по его лицу, глаза заблестели.
— Везде… — с удивлением ответила я, — они меня окружают!
Он недоверчиво смотрел на меня.
— Да, — страстно продолжила я, — а почему вы так удивлены?
Он улыбнулся.
— Что вы ещё можете сказать хорошего?
— Много чего могу!
— Например?
— Ну… могу съесть торт, и мне ничего не будет.
— Серьёзно?
— Абсолютно.
Я хлопнула себя по карманам капри и развела руками.
— И ни с кем не поделитесь?
— Нет, ну почему же… Я просто хотела сказать…
Он широко улыбался.
— Думаю, вы можете съесть сразу два, — кивнул он. — А что хорошего вы можете сказать о России?
— О России? — растерялась я.
— Да, о России.
Теперь замолчала я.
— Вас многое здесь устраивает?
Я замолчала надолго.
— Вот видите! И я о том же…
Он снова достал платок и приложил его ко лбу.
— Нет, но… всё‑таки, — пыталась возразить я, — всё совсем не так плохо: дороги делают… Осень закончится, будет снег, Новый год… ёлка… — совсем тихо закончила я.
— Осень ещё не началась, — вздохнул он, — вы кем работаете?